Посмотри в глаза чудовищ - Страница 66

К оглавлению

– Так вы писали стихи?

– Был грех.

– Прочтите что-нибудь.

– Я не смогу перевести на ходу.

– Жаль. Через пятьдесят лет в Америке никакой поэзии не будет вовсе…

– Не расстраивайтесь так, Нат. Поэзия неистребима. Это как хороший ковер: чем больше его топчут, тем ярче узор.

Он посмотрел на меня. Снял очки.

– Теперь я без всяких стихов вижу, что вы поэт, Ник. Янки сказал бы: неистребима, как триппер. Хотите хорошего виски?

– Американского? – подковырнул я.

– Нет. В нашем погребе водится кое-что поприличнее кукурузного «Бурбона»…

Он оказался прав. Такое виски должен подавать сам мажордом с двумя лакеями на подхвате. Даже у Честертона виски было помельче калибром…

– Знаете, Ник, – говорил он чуть позже, когда бутылка опустела на треть, – стало принято считать, что у нас, в Новой Англии, чуть ли не колыбель мировой культуры. Действительно, снобов хватает. А по-настоящему поговорить, пожалуй, и не с кем… – он задумался. – Так вот, Ник. Есть у нас в Провиденсе редкостно образованый человек, но тревожит меня одно обстоятельство: как раз его образованность. Зовут его Говард Филлипс Лавкрафт. Живет уединенно, пишет страшные рассказы для дешевых журнальчиков, целые дни проводит в библиотеках и архивах. Пишет по ночам. Говорят, он почти не спит. И почти не ест. Об истории Провиденса он знает все. Понимаете: все. И об истории Старого города в особености. Вплоть до даты забивания каждого гвоздя в каждом доме.

Все сплетни, все легенды…

– И что? – спросил я.

– Боюсь. что он может докопаться до рума. Если уже не докопался.

Я задумался. Случались не часто, но и не слишком редко среди людей непосвященных так называемые «автогены», что значит «самородки». Те, кто своим собственным умом и стечением случайностей приобщались малых, а иной раз и великих тайн. Судьба их, как правило, была печальна. Ибо свет наднебесный не озаряет путь, а испепеляет одинокого путника…

– И что вы предлагаете?

– Поговорите с ним, Ник. Присмотритесь. Я вас представлю как русского мистика.

Он хороший человек, и не хотелось бы зря повредить ему: Если дело зашло действительно далеко, что ж, придется исполнить свой долг. Но я бы не хотел решать это единолично.

– А почему вы не обратитесь к своим?

– Честно?

– Разумеется.

– Мне почему-то перестали нравиться ребята из Вашингтона. Когда вы разговаривали с ними, не обратили внимание, какие у них тусклые глаза? После того, как исчез сэр Джейкоб Брюс, на меня стали косо поглядывать: но и я кое на кого из них тоже поглядываю косо. Они смахнут этого Лавкрафта, как муху, просто так, чтобы не беспокоиться потом. Что им какой-то бумагомарака, если они и самого… Извините, Ник, разболтался. Это все виски. Правда, достойный напиток?

– Более чем достойный. Превосходный.

– Может быть, нам удастся остановить его более гуманным способом. Может быть, вообще не придется останавливать. Это же не гангстер и не кладоискатель…

– Ладно, – сказал я, вставая. – Есть немецкое слово, которое на любой другой язык переведется только так: любое дело следует делать немедленно, если обстоятельства не требуют прямо противоположного.

– Такое слово наверняка понравилось бы покойному Клеменсу, – с одобрением сказал Нат. – Так, значит, идем?

– Да. И захватим то, что осталось в бутылке. Это виски способно растопить даже гранитное надгробье.

– Я буду всегда держать такую для вас, Ник. И велю сыну, чтобы, когда бы вы ни появились…

6

Ангелы не знают арамейского.
Талмуд

Из дневных наблюдений Николай Степанович заключил, что дом на Рождественском бульваре, облюбованный когда-то Каином для своей резиденции, прибрала к рукам некая солидная фирма и теперь вовсю реставрирует его; мало того, что материалы импортные, так и работают турки; правда, охрана своя. Это была дополнительная трудность – хотя, с другой стороны, и противнику придется не легче. Ночами турки не вкалывают, успевают за день, так что дело иметь предстоит только с охраной.

– Найдем что-нибудь, а? – спросил он Гусара.

Гусар посмотрел на небо. Николай Степанович тоже посмотрел на небо, но там не было ничего, кроме облаков, ворон и поблекшего привязного дирижаблика с рекламой пива «Гиннес».

– Кто же все-таки искал Рыбака? Враг? Или еще кто-то уцелел?

Гусар коротко проворчал.

– Уцелел, да. Действительно, странно бы думать, что остался один я. И ведь еще кто-то был с тобой…

Гусар снова проворчал.

– Как бы нам это выяснить… Может, попробуем по принципу «да-нет»? Я буду спрашивать, если «да» – ты отвечаешь, если «нет» – помалкиваешь. Идет?

Гусар посмотрел на него таким презрительным взглядом, что Николаю Степановичу стало неловко.

– Да, – агрессивно сказал он. – Да, только сейчас сообразил. Ну и что? Бывает и хуже. Мог и вообще не сообразить. Потому что в детстве пытался так вот разговаривать с Музгаркой, и ничего не получилось.

Сравнение с каким-то безмозглым Музгаркой решительно не понравилось Гусару. Он поджал брылья и наклонил голову, как бы говоря: ну, что еще сморозим?

Они выбрали чистую скамеечку на бульваре и сели друг против друга.

– Ты с Тибета?

Молчание.

– Вот это да… А тогда откуда же?

Гусар посмотрел еще более презрительно и лапой тронул ботинок Николая Степановича.

– Из Австрии?

– Грр.

– Человек, который был с тобой – австриец?

Молчание.

– Русский?

– Грр.

– Интересно: Вы вышли из рума в Предтеченке?

– Грр.

– Что же могло вам там понадобиться: Информация?