Посмотри в глаза чудовищ - Страница 95

– Да я вообще-то не о том, – сказал Коминт. – Там печка, тепло, и раскладушка как раз помещается. А окошко открывать и не обязательно вовсе.

– Ну да, – сказал Николай Степанович. – И повесить объявление: «Порядка нет и не будет». Нет уж, лучше покочуем еще.

Они сжевали пиццу и выпили пиво.

– Ну, что? Пойду я, наверное? – Коминт посмотрел неуверенно.

– Да. И не устраивай засад поблизости. Будь дома. Утром жду тебя с машиной.

– Ничего больше не надо? Пожрать?

– Сколько можно: Иди, Коминт, и не заботься о нас. И даже, если сумеешь, старайся не думать…

Оставшись вдвоем с Гусаром, Николай Степанович сам прошелся по студии, ища подходящее место. Для этого ему не нужно было ни лозы, ни грузика на нитке. Заодно он проверил окна. Окна были с железными решетками, еще старыми, лет постройки дома. Стекла целые. Тяжелые синие портьеры полностью отгораживали помещение от простых любопытных взглядов.

Место нашлось на подиуме. Николай Степанович поставил туда одно из кресел, принес белый круглый одноногий столик. Покопался в драпировках, свернутых под стеной в рулоны, нашел угольно-черный шелк с редкими белыми звездочками. Звездочки были не совсем те, но Николай Степанович знал, что на самом деле это значения не имеет, а необходимо только для настроя. И – для пробуждения глубокой памяти.

Он принял холодный душ (холодный и полагался, но горячей воды все равно не было), растерся жестким полотенцем и надел все чистое. Внимательно осмотрел душевую. Под потолком серела паутина. Он прогнал паучка и аккуратно снял ее.

Полчаса ушло на то, чтобы приготовить краску – почти такую же, как в гостинице.

Оставалось дождаться часа после полуночи.

Гусар прошелся беспокойно, принюхался к чему-то. Потом снова лег.

Время тянулось вязко. Николай Степанович стал читать про себя «Учителя бессмертия» – и вдруг увлекся.

Спохватился, посмотрел на часы.

Внутренний сторож не подвел. Без четверти.

Можно начинать расставлять знаки.

Вокруг кресла он провел дважды разомкнутую окружность, два полумесяца, обращенных рогами друг к другу, молодой и ущербный. Там, где оставались промежутки, поставил руны «хагалл» и «ир». Отступив на ладонь за предел образовавшегося круга, написал древнеуйгурскими буквами слово эалльхтонет – трижды. Затем под каждым окном изобразил по знаку распятой ящерицы, а по углам – по три короны царицы Савской.

– Уж полночь минула, – сказал он Гусару, – а призраков все нет…

Гусар посмотрел неодобрительно.

Николай Степанович взял колоду. Она была ощутимо теплая.

– Думай о тех, кто был с тобой, – сказал он псу.

Он намеренно избрал самый «громкий» способ гадания. Своего рода разведка боем. Показать: вот он я. Стреляйте в меня!.. После третьего круга он почувствовал чье-то прикосновение, но постарался его не заметить. После пятого – зазвенело и завибрировало. Белый столик внезапно как бы вывернулся наизнанку, столешница превратилась в бесконечно длинную трубу, по которой падали Николай Степанович и Гусар, хватаясь друг за друга, потом падение сменилось взлетом, труба раскрылась – Брюс сидел за столом, разложив книги; две свечи горели перед ним: две черные свечи!

Как от удара лицом о стену, Николай Степанович очнулся. Гусар рычал. Шерсть дыбилась на его загривке.

В дверь колотили – кажется, не только кулаками, но и локтями, коленками, тонкими каблучками. Сумочкой.

– Азатот! – поспешно произнес Николай Степанович запирающее слово и бросился к двери. За дверью происходила возня, потом – раздался крик боли…

Два опасного вида юноши держали за руки нечто растерзанное, а третий примерялся нанести последний завершающий удар.

Удар милосердия.

Этого третьего Гусар молча уронил.

– Валя!.. – выкрикнула жертва. – У них!..

Николай Степанович и сам видел, что у них поблескивает нечто в занесенных кулаках.

– Ну заходите, что ли, – сказал он. – Чего так в дверях-то стоять?

– Ты, дед, – начал один из юношей и шагнул вперед. Николай Степанович посторонился, пропуская его. Второй смотрел оторопело.

– А я думала – Валя, – сказала жертва, откидывая волосы со лба. Лет ей было совсем немного, и будто бы не ее только что убивали. – А это не Валя.

Обозналась: А дверь, – она оглянулась. – Нет, та дверь. А не Валя. Ну, ничего себе.

Тот, который лежал, заворочался, осторожно пытаясь стряхнуть с себя трехпудового пса.

– Гусар, пригласи нашего гостя, пусть входит. А вы, молодые люди, оружие можете оставить вот здесь, на гардеробе…

– Где этот гад? – произнес поверженный, поднимаясь и вглядываясь в лицо Николая Степановича. – Я ему все равно ноги повыдергиваю.

– Если вы имеете в виду господина Бессонова, хозяина этой обители грез…

– Я не знаю, какая у него фамилия, но яиц он не досчитается, это точно!

– :то одна нога у него уже благополучно повреждена. И отчего это художник всегда гоним толпою?

– Художник! Виртуоз изящной ебли! Чужих жен!

– О! Так это ваша жена?

– Ну. Типа того.

– И вы ее ревнуете? – восхитился Николай Степанович.

– Ну: типа того.

– А это ваши чичисбеи? – он показал на двух окаменевших спутников рогоносца.

Их он уже держал . Нет большой хитрости в том, чтобы взять человека, раскрывшегося в агрессии, да еще пребывающего под воздействием винных паров…

– Ну, типа того. Да.

– А вы знаете, я свою первую жену сам возил на свидания на извозчике. И что вы думаете? Она меня страшно ревновала ко всем – и все равно была плохого мнения обо мне.

– Ну?

– Типа того, представьте себе! Кстати, как зовут вашу очаровательную спутницу жизни?