От воды тянуло вечным холодом.
– Разрешите вопрос, майор? – подвинулся ко мне Филя.
– Конечно.
– Вы, как я понял, знаете, что за хреновину я добыл?
– В замке Нюренберг?
– Ну да.
– А вам не объяснили?
– Может, и объяснили, да я тогда почти не знал английского.
– Боюсь, рядовой, вы и сейчас его знаете недостаточно, чтобы я мог вам все растолковать. Но будьте уверены: ваша миссия предотвратила очень неблагоприятное развитие событий.
В самом деле: как объяснить человеку с неполным средним советским образованием, что так называемое «копье судьбы» (чрезвычайно далекий от оригинала перевод с санскрита) является особым типом ваджры, могущей переломить логический исход любого сражения? Если бы замок Норенберг брала настоящая штурмовая группа, то полегла бы там вся до последнего бойца. И чем больший перевес создавали бы нападающие, тем печальнее становился бы результат. Операции в Арденнах и под Балатоном были спланированы в расчете на применение «копья».
Но Филя пошел один…
– Спасибо, сэр. И родная мать не могла бы утешить меня лучше, сэр.
– Боюсь, что более подробно нам удастся поговорить только после акции, – сказал я со значением.
– Есть, сэр.
Прошел положенный срок, и галька заскрежетала под килем бота. Матросы попрыгали на берег, выволокли суденышко до половины из воды. Моя группа важно спустилась по сходням, Собаки радостно запрыгали по траве, но не разбегались. Дисциплина в упряжке была вполне армейская.
– Ребята! – обратился я к своей группе: Флемингу, радисту-канадцу и восьми американским морпехам. – Мы отправляемся в поиск в район вероятного местонахождения противника. Наша главная задача – найти замаскированные входы на их базу. Подозреваю, что сделать это можно единственным способом: выманив наци на поверхность. Поэтому ведем себя как обыкновенные картографы: шумим, разбредаемся – ну, и так далее. При этом, разумеется, ни на секунду не теряя бдительности. Придется быть подсадной уткой и охотником одновременно. Вопросы есть?
– Нет, сэр!
Мы взвалили на плечи огромные рюкзаки, рядовые подхватили еще и нарты, сержант свистнул собак – и экспедиция направилась вглубь шестого континента.
И черт его знает, почему – но я вдруг почувствовал себя как в юности: первооткрывателем и первопроходцем…
Нога утопала во мху по щиколотку. Трава с широкими листьями не поднималась, а стелилась, переплетаясь стеблями. Идти было трудно. Мы поднялись на невысокий холм. Я оглянулся. Бот уже направлялся к эсминцу, оставляя седые усы на спокойной зеленой воде. Впереди нас ждало дефиле между двух крошечных ослепительно-синих озер.
– Ебена мать! – воскликнул вдруг Филя, забыв от восторга английский. – Цветок!
И правда, это был цветок, простенький, невзрачный, похожий на цветок земляники – но самый настоящий…
До границы снегов нам оставалось пройти метров восемьсот.
Собачья упряжка – устройство, на первый взгляд, примитивное, но без капрала– радиста по фамилии Андервуд, чемпиона «Юконской тропы» тридцать восьмого года, нам бы с нею никогда не справиться. Теперь, когда основной груз ехал сам, а мы догоняли его на коротких широких лыжах, все стало напоминать воскресную прогулку. Если верить карте, до аэродрома было рукой подать.
– Привал! – скомандовал я наконец.
Вот теперь можно было слегка и покартографировать…
Интересно, засекли нас немцы или еще нет?
Ян и радист развернули свое хозяйство и присосались к эфиру. Морпехи сошлись в кружок, как бы для инструктажа, а когда разошлись, на том месте остался стоять припавший к теодолиту Трумэн-младший. На его розовом лице кто-то дорисовал маскировочным карандашом недостающие очки в мощной оправе.
– Двигаться! – напомнил я. – Всем постоянно двигаться! Они не должны нас сосчитать!
Потому что Филя в маскхалате и с пулеметом залег вон за тем торосом…
– Путь свободен, сэр! – Грейнджерфорд казался веселым и спокойным, но честь он отдавал рукой с зажатым в ней ножом. – Ворота открыты! Добро пожаловать в ад!
– Нож спрячьте, сержант, – сказал я.
Он с недоумением уставился на свою руку. Потом вытер лезвие о штанину и попытался разжать пальцы.
– Простите, сэр, – пробормотал он смущенно. – Опять заклинило…
Да, мы прошли бы мимо этих ворот в двух шагах – и не увидели бы ничего, кроме льда. Но сейчас стальная плита была сдвинута и блокирована изломанным и простреленным Трумэном-младшим. Из туннеля тянуло теплом и казармой.
Трупы в сероватых маскировочных комбинезонах так и валялись у входа. Одно из лиц показалось мне знакомым. Я присмотрелся. Это был художник, создававший образ идеальной арийской женщины.
Похоже, что группе «Форум» в Европе делать было нечего. Институт «Аненэрбе»переехал немного южнее…
– Переодеваться, – велел я.
Нелепо быть в полярных льдах одетому как на парад – но расчет был на психологическое подавление. Ты сидишь два года в подземелье, неохотно бреешься, с еще большей нехотой пришиваешь пуговицы и штопаешь прорехи на постепенно истлевающем мундире – и вдруг навстречу тебе выходит благоухающий кельнской водой номер шесть бригадефюрер СС с айзенкройцем у горла и неизбежным, как рок, моноклем в глазу в сопровождении затянутых в лакированую кожу автоматчиков, – тут первым делом вытянешься и проздравствуешь покойного Гитлера, а уж вторым – сообразишь, если успеешь, что никакой посторонний генерал здесь объявиться не может…
Туннель вел полого вниз и точно на юг. Лампы, расположенные через каждые пятьдесят шагов, горели вполнакала. Наши шаги гулко отражались от металлических панелей стен, местами тронутых ржавчиной.