Посмотри в глаза чудовищ - Страница 134

134

Я пожал плечами…

– Не знаю. В Техасе все известно заранее.

– Это ужасно, – согласился Иштван.

Он походил на цыгана-кузнеца, огромный, с выпученными черными глазами, заросший диким волосом и недельной щетиной; но был он при этом профессором-филологом на упраздненной коммунистами кафедре древних языков.

К нашему кружку подсела Марта, молодая работница с автомобилного завода.

Английского она не знала, но Аттила охотно переводил.

– Неужели в Америке не понимают, что большевики, сожрав нас, точно так же сожрут и остальной мир?

– И заблудятся на просторах техасских сидений, – добавил Иштван.

– В Америке постоянно путают Будапешт с Багдадом, – сказал я. – Боюсь, что вас просто бросят, как кость собаке, в обмен на уступки в Германии.

– У вас в Техасе все молодые люди так хорошо разбираются в европейской политике? – спросил Иштван.

– Нет. Я и еще один парень из Далласа. Но он парализован от рождения и поэтому сидит дома.

– Странно все это, – сказал Аттила. – Я по долгу службы читал Маркса. У него все просто и ясно. Когда же доходит до дела: Нас тридцать человек в отряде, и можно ли найти объяснимую причину, по которой мы здесь собрались не только для того, чтобы пить вино и петь песни, но и проливать кровь? Мадьяры, румыны, немцы, чех, русский, американец. Рабочие, крестьяне, банкир, сапожник, бродяга, преподаватели, студенты, школьники. Никогда бы мы не собрались вместе без подсказки с небес: Я был чуть постарше Ника, когда вот так же собирались люди в Испанию. Там было: необыкновенно. Потом мы почти той же самой командой рванули в Финляндию – но не успели. Потом, как ни странно, я воевал за Гитлера, которого ненавижу. Может быть, поэтому воевал плохо. И вот сейчас…

– Папа Хэм пытался выразить это в словах, но даже у него не получилось, – сказал я. – Он назвал нас – тех, кто на передовой – просто «хорошими людьми». И это, как ни странно, тоже ложь. Потому что и с той стороны сидят хорошие люди.

И хотят сделать своих противников еще лучше.

Аттила помедлил, прежде чем перевести мою реплику на венгерский. И все же перевел.

– Будет очень жаль, Ник, если тебя убьют, – сказала Марта.

– Да, – согласился я, – мне тоже будет очень жаль. Мне будет не хватать себя.

Она не засмеялась. Должо быть, я пошутил неудачно.

Увы! Я мог позволить себе лишь глядеть да вздыхать. …Когда на заседании капитула великие таинники разъяснили мне причину резкого моего омоложения и некоторые другие обстоятельства, связанные с предстоящим заданием, я был готов их поубивать. В место, куда меня намеревались направить, мог проникнуть только юноша-девственник… А начала операции пришлось ждать более двух лет!

Шел второй час ночи. В два Аттиле, мне и Коминту – в отряде его знали как Алешу – надлежало провести патрулирование до моста Елизаветы. Под покровом темноты могли высадиться ударные группы.

Аттила шел как самый опытный боец, я – как юркий пролаза, а Коминт старательно изображал звериное чутье слепца.

Как отделаться от Аттилы, я еще не решил.

Вдали вдруг загрохотало с утроенной силой. Я подошел к окну. Где-то в стороне Чепеля разгоралось пламя.

– Когда я пробирался через русские позиции, – сказал я, – то видел десятки расстрелянных офицеров. Чекисты их даже не прячут. А вы не снимали своих чекистов, пока у них не отгнивали ноги. В общем, хорошие люди везде сосредоточены на передовой. Негодяи предпочитают отдавать приказы.

– Ты еще скажи, что никто не виноват, – как-то испуганно произнес Иштван.

– Если разбираться внимательно – то да. Никто.

– Что же ты воюешь?

– Не знаю. Наверное, это вроде выпускного экзамена…

– И ты бы мог точно так же воевать за большевиков?

– Нет. Но вот если бы родился там…

Коминт зашевелился в углу, и тут же поднялся Аттила.

– Пора, ребята.

Было даже не слишком темно. Низкие облака, подсвеченные далеким пожаром, бросали ровный серый бестеневой свет. Закопченные стены лабораторного корпуса остались позади, и вскоре ровная поверхность стала ощутимо подниматься. Слева оставались виноградники, справа все более отчетливо вырисовывался далекий силуэт Университета; позади здания что-то тоже горело.

– Где-то здесь, по преданию, скрыта гробница Аттилы, – сказал Аттила. – Это был такой знаменитый завоеватель. Будто бы вся гора Геллерт – холм, насыпанный рабами.

Я вздрогнул. Нас слишком упорно приучали к мысли, что телепатии не существует…

– И французы до войны здесь рыть пытались, и немцы в сорок четвертом. Даже Шлиман в свое время приезжал копаться, но, говорят, нашел такое, что в полчаса свернул лагерь, рассчитал рабочих, первым же поездом умчался в Берлин – и с тех пор никаких раскопок не вел. Как отрезало.

– Когда-нибудь эти археологи докопаются до ада, – сказал я.

Все три недели, проведенные в отряде, я по крупицам собирал и складывал в картину разрозненные сведения, касающиеся этой гробницы. Сегодняшнюю ночь я выбрал для вылазки к тому месту, которое было несомненным входом в склеп…

Чертову колодцу, расположенному на склоне горы Геллерт. Это был на самом деле старый колодец, высохший, полузасыпаный. Неоднократно вблизи колодца находили мертвых детей, но промежутки между убийствами были так велики, что об одном маньяке речи быть не могло: здесь управились бы только три-четыре поколения. Подозревали некую изуверскую секту, обязательных в таких случаях евреев, оборотней, вампиров: Говорили, что если бросить в ночь новолуния в колодец камень, то камень этот вылетит обратно со страшным воем, а бросавшему век не будет удачи в любви. И много чего другого говорили такого, чему разумный человек никогда не поверит.

134