Посмотри в глаза чудовищ - Страница 123

123

Средство стало целью: Мевлевики же выродились в нищих дервишей, пляшущих вокруг костров – хотя в свое время они стояли за правым плечом ханов и султанов и, очень похоже, инициировали когда-то гражданскую войну в Орде, чем привели ее к кровавому краху. Но была ли это истинная цель мевлевиков – или же вторичный эффект какого-то иного деяния, для которого само существование Орды находилось на сорок девятом месте?..

Трудно судить о том, на что смотришь изнутри: Так и не ясно до конца, исполнена ли была изначальная задача Пятого Рима – или же Орден прекратил бытие, не дотянувшись до меча? Если считать задачей постоянное бдение и охрану человечества от некоего невидимого врага, то, видимо, да – Орден пал, как часовой, к которому подкрались сзади. Но существует подозрение, и весьма обоснованное, что высказанная задача есть не более чем ширма, а истинным великим деянием Пятого Рима стала остановка распространения католицизма в России в семнадцатом веке, сохранение единоцентрической системы духовной и светской власти – после чего Орден существовал уже по инерции…

В этой дистрикции де сьянс, говорил Брюс, точные знания невозможны, ибо нет способа подвергнуть их ревизации и пробации. И приходится, впитав в себя величайшее множество фактов фактиссимов, прибегать к профаническому методу: чуять чревом.

А чрево чует беду последние сто лет…

Молодые, юные и совсем молокососные ордена и братства получают откуда-то крупицы древних знаний, причем из тех областей, что запретны. Шабаши и волхвования вызывают потопы и потрясения земли, но никому нет до этого дела.

Будто детям дали порох и серные спички, чтобы разрисовывали они себе веселыми узорами щеки и выкладывали на полу буквы гражданской азбуки для просветления умов и в науках дальнейшего преуспеяния. Тысячи их, практикующих опасное искусство без предварительной учебы, десятки тысяч и сотни: опара из ковша: Тайные знаки изображаются открыто, стягивая в узлы ткань мироздания и срамя Бога. И все сильнее и сильнее ощущение подступающей тени, черной стены, другого мира.

Но Брюс не был бы Брюсом, если бы опустил руки.

У него было убежище: подземный замок «Айзенхолле», созданный нацистами в сорок четвертом как убежище для фюрера и генштаба на случай астральной войны; союзники не сумели его обнаружить. Расположен замок на австро– итальянской границе в местах роскошных, но в стороне от оживленных туристских трасс. Просто никому не приходит в голову подниматься на эти именно горы и купаться в этом именно озере: У него собрана лучшая библиотека. Есть прекрасные легальные прикрытия для тайной деятельности: фирмы спортивного инвентаря и путешествий. Бульонные кубики «Брюс» обожает весь мир: Два десятка учеников преданы ему, как ассасины. Наконец, великолепная семья разумных тибетских собак помогает распутывать многие запутанные следы…

Брюс, начавший рассказ очень уверенно и бодро, все более терял кураж и последние слова произносил почти виновато.

– Ты мне скажи, – перебил его Николай Степанович, – памятник мне – для чего был поставлен?

– Ну как?.. – совсем потерялся Брюс. – Памятник: Колька, но ведь ты же на самом деле великий поэт…

– Был, – жестко сказал Николай Степанович. – Пока по приказу твоему не засушил свой дар и не обрел новый. И потом – ты же знал, что я жив.

Брюс покачал головой…

– Откуда? Думал – как все…

– Что это было – тогда, в шестьдесят восьмом?

– У Фламеля прочитал: есть симпатический яд, только на тех действующий, кто ксерион практикует. Будто бы в конце великого делания разгонка происходит: кровь драконья, ксерион – на дно опускается, а яд драконий, не выговаривается имя его, в небо возносится. Страшный это час: духи земли и воздуха бьются между собой, и мертвецы встают и сходятся к атанору…

– Яков Вилимович, а ты сам, своими руками ксерион получал?

– Не хватало у меня стойкости, Колька. Жить любил…

– Откуда же брался ксерион у Ордена – да еще так много?

– От самого Фламеля.

– Ты с ним встречался?

– Да. Последний раз – получал когда для американцев груз…

– Как он выглядит?

– Как сейчас – не знаю. А тогда маленький такой сухачок был, лысый, на плечо кривенький. Зоб вот такой…

– Зоб? А пятна на лбу не было?

– Пятна на лбу? Да вроде бы нет. А в чем суть?

– Да так. Есть у нас тут знакомый – с пятном на лбу. Ксерионом торгует.

– Торгует? И что же он за него просит?

– Детишек. Да не простых, а специальным образом покалеченных.

– Ох ты: Нет, не Фламель. И не от Фламеля. Тот подобно промышлять не смог бы. Благородная натура…

– Значит, говоришь, зоб.

– Вот такой.

– Понятно: Яков Вилимович, скажи-ка: ты сам часом не стал веками мыслить? В пятьдесят третьем нас громили, гнали, в щели затаптывали – что тебе стоило дверь приоткрыть? В шестьдесят восьмом…

– Стоп, Колька. Не то говоришь. В шестьдесят восьмом исполнить я уже ничего не мог, не успевал. А в пятьдесят третьем – кто ж вас, мерзавцев животных, в мирские дела голову совать заставлял? Чем сами меряли. тем и вам отмеряно стало. И роптать нечего. А главное, брате, я уже и так сказал: по чужому наущению действовали, аки паяцы безмозглые в вертепе злоблестящем: Да и был я в пятьдесят третьем в стране Австралии, от румов вдалеке. Письмена изучать блажь пришла…

– Какие там письмена?

– А вот есть. Место такое, с аборигенского ежели перевести правильно, то получится: На Воздусях. Камнищи огромные со знаками, на них выбитыми. И тамошние шаманы будто бы знают, что знаки сии изображают, Только вот никому и ни за что не скажут…

123